Идеальный оратор по Цицерону
Остановимся сначала на отдельных основных чертах идеального цицеронского оратора, рассматривая их с точки зрения их возникновения.
Как известно, Цицерон ставит вопрос: что формирует оратора – врожденные ли данные (ingenium), или знание теории красноречия (ars), а также упражнения (exercitationes)? Этот вопрос уже не впервые рассматривался в античной теории красноречия; с развитием ораторских школ его ставили и греческие теоретики, например Исократ, со школой которого был хорошо знаком Цицерон; но этот вопрос был весьма актуален и в условиях развития римского красноречия. В Риме с начала I в. до н. э. действовали школы ораторского искусства; латинские риторы, которые сначала подверглись гонению со стороны аристократически настроенного оратора Красса (Об ораторе, III, 93 и сл.), брали за основу обучения традиционную сухую риторику и учили декламировать бессодержательные речи, не обращая внимания на то, обладают ли ученики ораторскими способностями.
Цицерон не отвергает необходимости традиционной риторической теории для образования оратора, он сам изложил ее в своей ранней Риторике (De inventione); он сам упражнялся в декламациях по-латыни, а чаще по-гречески (Брут, 301), позже он признает ее пользу для оратора (Об ораторе, I, 23; II, 81, 85) и даже издаст два небольших сочинения «Ораторские деления» (Partitiones oratoriae) и «Топику». Однако, по мнению Цицерона, оратор должен прежде всего обладать природными способностями – умением свободно владеть речью (linguae solutio), звучностью голоса (vocis sonus), силой груди (1аtera), крепким телосложением (vires), известной пропорциональностью в форме лица и тела (conformatio et figura) (Об ораторе, I, 114). Эти врожденные качества должны возбуждаться его способностью ориентироваться в обстановке (diligentia) в процессе его выступления, а «между природным даром и способностью ориентироваться (diligentia) немножечко места остается для теории (ars) »,– говорит устами Антония Цицерон (Об ораторе, II, 147–150). Цицерон называет «очень смешными» (perridiculos) всех тех риторов, которые изучают с учениками лишь риторскую теорию (Об ораторе, III, 75).
Теория нужна, но Цицерон в основу ее кладет ораторскую практику: «Не красноречие родилось из теории, а теория из красноречия» (Об ораторе, I, 146). Такое утверждение было подсказано Цицерону его многолетним ораторским опытом и было вызвано оторванным от практики обучением в школах риторов. Цицерон прямо говорит: «Будем преподавать будущему оратору лишь то, чему нас научил опыт (usus) ». Это влияние практики отразилось, например, в суждении Цицерона об установленных в риториках частях ораторской речи (вступлении, рассказе и др.). Цицерон не отвергает их; они кажутся ему стройно распределенными, однако установленными не на основе жизненного опыта (non perite) (Об ораторе, II, 81). Так, например, теория требует во вступлении расположить к себе слушателей, сделать их благосклонными (benevolos facere), поставить их в известность о деле (doсеrе), возбудить их внимание (attentos facere), но опыт показывает, что эти требования должны относиться не только ко вступлению в речи, но и к другим ее частям (Об ораторе, II, 81 сл.). Для вступления материал следует брать «из самой внутренности дела» (ex ipsis visceribus causae) (Об ораторе, II, 318).
То же относится и к «рассказу» в речи: правдоподобие, ясность и краткость должны быть качествами не только рассказа, но и других частей речи.
Речь оратора должна быть наполнена разнообразным содержанием, свидетельствующим о широком образовании оратора. Об этом много раз говорит Цицерон. Ораторское искусство – не пустое краснобайство. Уже в ранней риторике Цицерон писал, что мудрость в содержании (prudentia) без красноречия мало приносит пользы государствам, а красноречие без мудрого содержания большей частью слишком вредит и никогда не приносит пользы (О риторическом изобретении, 1,1).
В трактате «Об ораторе» Цицерон требует для оратора разностороннего образования: «Никого не следует считать, в числе ораторов, если он не будет отличаться знанием всех наук, достойных свободного человека» (I, 72). «Если кто хочет дать всеобъемлющее и специфическое определение силы оратора,– пишет Цицерон, – то, по моему мнению, тот оратор достоин этого авторитетного имени, кто о любом попавшемся предмете, подлежащем словесному выражению, будет говорить с пониманием дела (prudentia), слаженно, красиво, ничего не забывая и даже с известным общим достоинством» (Об ораторе, I, 64; ср. I, 20).
Необходимость широкого образования для оратора как судебно-политического деятеля вызывалась историческими условиями еще во II в. до н. э.; его требовал сатирик Луцилий, на которого ссылается Цицерон в трактате «Об ораторе» (I, 72). Широко образованным оратором был предшественник Цицерона на ораторском поприще Лициний Красе. Он говорил по-гречески так, «что казалось, он не знает никакого другого языка»; и для него не было «ничего нового и неслыханного» (Об ораторе, II, 2). Римским ораторам не хватает греческой образованности, говорит Красс в сочинении Цицерона «Об ораторе» (III, 94). Цицерон был учеником Красса и получил широкое образование, насыщенное греческой культурой.
В сочинении «Брут» (308) он признается, что в молодости он «все дни и ночи проводил в углубленных занятиях всеми науками».
Необходимость широкого разностороннего образования для оратора особенно ощущалась в напряженный период политической жизни Рима I в. до н. э., когда ораторское искусство было мощной силой, позволявшей политическому деятелю той или иной партии продвигаться по лестнице государственных должностей и проводить свою политическую линию.
Широкое образование противопоставлялось Цицероном пустой болтовне риторов и легковесных ораторов – этих «ремесленников, обладающих проворным и привычным языком» (Об ораторе, I, 83), которые «лают, а не говорят» (Брут, 58). «Не какого-нибудь декламатора из школы или крикуна с форума мы ищем, но образованнейшего и совершеннейшего оратора»,– говорит Цицерон (Оратор, 47).
Основное содержание образования, по Цицерону, должна составлять философия. И в этом отношении Цицерон исходил прежде всего из своего собственного опыта. В трактате «Оратор» (12) он заявляет, что «он вышел не из школ риторов, а из залов Академии». «Без философии нельзя образовать такого красноречивого человека, которого мы ищем,– утверждает Цицерон.– Ведь никто не может без философии очень пространно и содержательно говорить о важных и разнообразных вещах» (Оратор, 14).
Исходя из практических целей, римляне, как известно, в греческой философии осваивали главным образом этику. Такая философия особенно была нужна оратору для того, чтобы он мог «распознать человеческую природу и характеры» (Об ораторе, I, 48). «Кто не знает, что наибольшая сила; оратора состоит в возбуждении у людей либо гнева, либо ненависти, либо скорби, или в отвращении от этих аффектов к мягкости и состраданию? – говорит Цицерон.– Оратор не сможет это сделать настолько, насколько он хочет, если он до глубины не проникнет во все особенности человеческой природы и в те причины, почему умы возбуждаются или успокаиваются» (Об ораторе, I, 53). И сама речь должна отражать нравственные качества (mores) оратора, чтобы в мыслях, в способе выражения, во всем внешнем произнесении речи оратор казался человеком честным, нравственным, «благонамеренным» – цицероновским vir bonus.
В 50-е годы I в. Цицерон – идеолог оптиматов и сената – не мог понять глубоких социально-экономических причин, приводивших к гибели римскую республику, не мог понять, что традиционная римская мораль, составлявшая основное качество «благонамеренного мужа» (vir bonus), стала приходить в упадок. Причиной кризиса республики Цицерон считал падение нравственности. «Благодаря нашим порокам, а не благодаря какому-то случаю, мы на словах удерживаем республику, а на деле мы давно ее потеряли,– писал Цицерон в трактате «О государстве».– Ведь сами нравы погибли из-за недостатка в настоящих людях (virorum penuria) ».
Поэтому в своем «совершенном ораторе» Цицерон хочет возродить идеал viri boni (благонамеренного гражданина), как члена «согласия всех благонамеренных» (consensus bonorum omnium), которое Цицерон как оптимат провозглашал основой государства.
Оратор должен говорить о благородном и постыдном, о полезном и бесполезном, о доблести и справедливости, о сдержанности, о мудрости, о величии духа, о щедрости, о благочестии, о дружбе, о верности, о долге и прочих добродетелях (Об ораторе, II, 67).
Таким образом, красноречие, по мнению Цицерона; должно оказывать воспитательное воздействие, при этом в духе старинной римской virtus (добродетели). Такое воспитательное значение красноречия отвечало общим эстетическим взглядам Цицерона; он был против тенденции «новых поэтов», неотериков, к «искусству для искусства»; с точки зрения консервативной идеологии оптиматов Цицерон признавал воспитательное значение литературы, отвечающей духу старинных римских добродетелей.
Однако, восставая против школы пустых декламаторов и ораторов-болтунов, требуя прежде всего разнообразного содержания речи, Цицерон настаивает и на соответствующем ему словесном выражении. Он резко высказывается против тех, которые от мыслей отделяют слова, «как тело от души»; он хочет показать, что ни словесного украшения нельзя найти без мыслей, ни какую-либо блестящую мысль без освещения ее словами (Об ораторе, III, 24). Лишь насыщенное содержание родит изящество словесного выражения. Изящество достигается в том случае, если оратор говорит литературным латинским языком присущим городу Риму (urbanitas). Тот будет красноречив, кто сможет словесное выражение речи приспособить к любому содержанию. Установив такой принцип, оратор, о чем бы ни говорил, будет говорить так, что речь, насыщенную содержанием, он не будет выражать сухо, возвышенное содержание – сниженным стилем и, наборот, все словесное выражение речи будет вполне отвечать ее содержанию (Оратор, 123). Поэтому оратор не должен подражать римским аттицистам, которые берут за образец греческого оратора Лисия с его простотой словесного выражения; он должен подражать истинному аттическому оратору Демосфену, словесный стиль речи которого варьировался в зависимости от содержания. В этом соблюдении соответствия словесной формы и содержания оратор проявляет decor (подобающее, приличное), что роднит его с поэтом. Вариацией словесного выражения в зависимости от содержания вместе с другими средствами и приемами речи оратор, в отличие от поэта, должен «потрясти» слушателей (permovere). Это является обязательной и только ему присущей задачей (О лучшем роде ораторов, 3; Брут, 322).
Если оратор сумеет потрясти народ, то он и есть «совершенный оратор»; суждение специалистов об ораторе должно совпадать с суждением народа (Брут, 185–192). «Для оратора,– пишет Цицерон,– уши народа словно флейты: если они не воспринимают дуновения, или слушатель, как упрямый конь, вовсе не отвечает, то надо перестать понукать его» (Брут, 192).
Такова связь рассмотренных нами основных черт образа оратора у Цицерона с конкретными условиями жизни Рима в середине I в. до н. э. В заключение надо сказать, что в образе «совершенного оратора» Цицерон, как было замечено давно, явно хочет представить свой автопортрет. В трактате «Брут» (321), превознося свои заслуги, он сжато перечисляет все основные черты «совершенного оратора», развернутые более подробно в сочинении «Об ораторе»; при этом предварительно скромно замечает, что о себе он ничего не будет говорить, а будет говорить об остальных ораторах, из которых никто не отличался качествами «совершенного оратора».
